Они могут направить решения на доработку или повторный анализ. Система аккредитации построена таким образом, чтобы отделить оценку от прямого государственного регулирования. И эксперты, которые приходят в вуз, это не чиновники, это профессиональное сообщество. Мы действительно смотрим, чтобы процедура была объективна, чтобы, с одной стороны, не было давления на экспертов, с другой — чтобы не было каких-то коррупционных проявлений. Дела пересматривают, в случае если есть сигналы, в том числе от правоохранительных органов. Они были, единичные. Были возбуждены уголовные дела. Но вмешиваться, давать содержательную оценку я не могу.

— Я правильно понимаю, что кроме РСМ содержательную оценку заключения экспертов никто не дает?

— Это не так. В состав комиссии входит не только РСМ, но и наши представители, и представители вузов и профессиональных сообществ, и ни одно решение не может быть принято единолично. Содержательную оценку заключения экспертов никто давать и не может. Комиссия смотрит, прошла ли процедура правильно, объективно и качественно. Содержательной оценкой занимается экспертное сообщество. Те, кто проводит процедуру, понимают, что они отвечают за ее качество, туда мы вмешиваться не можем.

— А кто же тогда должен выступать арбитром? Например, в Шанинке не согласны с вынесенным экспертом решением.

— Для этого есть судебная система, я об этом уже говорил.

— Чем вы объясняете такое сильное сопротивление академического сообщества действующей системе аккредитации и лицензирования? Есть обращение ассоциаций ведущих вузов к президенту, в котором они высказывают несогласие с ней и просят ее упразднить и перейти на другие процедуры оценки вузов.

— Это преувеличение. Когда стали разбираться, то выяснилось, что многие ректоры ведущих университетов не подписывали и даже не знали о таком письме. Есть их официальные комментарии.

— Да, но они состоят в ассоциациях, представители вузов-участников присутствовали на обсуждении проблем с аккредитацией, после чего руководителями объединений было подписано обращение от имени членов объединения.

— Но ректоры не подписывали это письмо, и они об этом публично заявили в СМИ.

— Изначально речь шла о том, что 50 ведущих вузов обратились к президенту, а письмо подписано двумя ректорами, главами ассоциаций.

— Да, письмо подписано руководителями ассоциаций, а ректоры даже не подозревали, что есть и готовится такое письмо.

— Когда было заседание, в мае, там были представители этих 50 университетов?

— На заседании в мае не было представителей всех университетов. И если такие документы подписываются и делаются такие заявления, то, конечно, они должны быть согласованы со всеми членами ассоциации. Тем не менее, как я уже говорил, мы открыты к обсуждению и ждем предложений. Но здесь очень важно, чтобы со свободой была и ответственность. Предложения не должны ухудшать существующую ситуацию в оценке качества образования. От некоторых ведущих университетов в этой процедуре участвуют по 10–15 человек, а у кого-то — только один-два. Поэтому я общаюсь к ректорам с предложением направить своих представителей. Но им необходимо будет пройти подготовку, потому что это очень ответственная процедура.

— Сейчас в Госдуме готовят законопроект, который подразумевает изменение системы аккредитации. Вы в этой работе участвуете? Вам известно, какие изменения предполагаются?

— Мы этот законопроект еще в Минобрнауки разрабатывали. Его смысл — использование системы независимой оценки знаний студентов в процедуре аккредитации.

— Также больше года разговорам о том, что вот-вот в системе контроля и надзора должен случиться переход на риск-ориентированную модель. Когда это произойдет?

— Когда он будет принят, надо спросить у коллег из Минэкономразвития, ответственных за законопроект, но хочу сказать, что многие элементы риск-ориентированной модели мы уже используем. В частности, в школьном образовании. Приоритетная задача — найти школы, которые по итогам всероссийских проверочных работ (ВПР) показывают необъективные результаты. Мы выстраиваем единую систему оценки качества школьного образования таким образом, чтобы точно знать, как работает каждая из школ по каждому предмету, которые входят в итоговую государственную аттестацию, начиная с четвертого класса. Эти данные мы используем для планирования контрольно-надзорной деятельности.

— Сколько ВПР предстоит школьникам? Вероятно ли, что школьники с первого по одиннадцатый класс ежегодно будут сдавать ВПР по всем предметам?

Это подтверждают и наши национальные исследования качества образования, и международные исследования. Хотя в PISA у нас очень хорошая динамика: мы впервые превзошли средние показатели по ОЭСР по математической и читательской грамотности, но видим, что есть определенные проблемы в основной школе. Кстати, последняя оценка PISA в России завершилась в мае 2018 года. В ней приняли участие 43 региона, более 8 тыс. учеников 15-летнего возраста из более чем 200 образовательных организаций. Проверочные работы — это ведь не что-то новое, всегда были итоговые контрольные работы. ВПР отличаются тем, что задания разрабатываются на федеральном уровне в соответствии с федеральным государственным образовательным стандартом. То, что школы самостоятельно использовали в качестве своих итоговых проверочных, не выдерживает никакой критики. А потом мы видели низкие результаты на ЕГЭ. ВПР помогают выстраивать единое образовательное пространство, чтобы все школы придерживались единых принципов оценки знаний.

— В планах Рособрнадзора создать «личный кабинет» каждой школы, где будут доступны результаты всех оценочных процедур. Как эти данные будут защищаться?

— Так же, как данные единого государственного экзамена.

— Вы исключаете утечку этих данных?

— В ЕГЭ утечек ни по одному предмету не было с 2014 года. Та ситуация, которая была в этом году, когда некоторые издания сообщали об утечках, она просто не соответствует действительности. Данные будут защищены, мы обеспечим, чтобы утечек не было. Но делать это нужно: директор, учителя, ученики, родители должны видеть объективные оценки.

— То есть зайти сможет каждый? И учитель, и ученик, и родители?

— Конечно. У нас есть уже «личные кабинеты» по ЕГЭ, где каждый может видеть свои оценки, свою работу. Это очень многие вопросы снимает. Такой же механизм мы хотим предложить и для других уровней образования, это востребовано.

— Что родители или ученики смогут увидеть в «кабинете»?

— Для родителей будут доступны результаты проверочных работ начиная с четвертого класса. Они будут видеть, объективны эти результаты или необъективны. Ученики в перспективе смогут увидеть свои работы, когда мы сможем сканировать сами работы.

— А что значит, объективно или необъективно? Там будет стоять маркер, что эти результаты признаны объективными?

— Да, только ставить будет не Рособрнадзор, а федеральный институт оценки качества образования. В открытом доступе мы опубликуем школы с необъективными результатами и муниципальные образования с необъективными результатами.

— Как сейчас складывается ситуация в регионах с представлением данных по ВПР?

— Есть небольшое уменьшение количества регионов, которые представляют необъективные данные. К сожалению, осталось 155 школ, которые и в прошлом, и в этом году показали максимально необъективные результаты. Разные причины для этого, в том числе руководители допускают такие ситуации. Например, в одном муниципалитете приняли приказ, согласно которому директоров школ с высокими результатами ВПР нужно премировать, а с низкими — наказать. В этом регионе количество необъективных результатов по сравнению с прошлым годом увеличилось. Поэтому, как и с ЕГЭ, мы говорим, что нельзя сравнивать школы по результатам. С ними должны работать методисты, чтобы решать выявленные проблемы. Это ключевая задача системы оценки качества образования. Такая же задача стоит и в системе среднего профессионального образования (СПО). В следующем учебном году мы планируем провести диагностику школьных знаний учащихся СПО. По нашим предварительным данным, именно общеобразовательная подготовка должна быть усилена. Потому что зачастую школьник, переходя в учреждение СПО, не изучает должным образом отдельные предметы, например историю и другие. Конечно, это повлияет на его дальнейшую профессиональную жизнь.

— После СПО можно поступить в вуз без ЕГЭ. Есть данные о том, сколько детей используют этот трек для того, чтобы обойти ЕГЭ и получить высшее образование?

— Мы не можем отвечать за них и говорить, что они это используют для чего-то. Мы можем делать некоторые предположения. Общие данные такие: из 1,2 млн сдающих основной госэкзамен в девятом классе 600 тыс. поступают в десятый класс, а 600 тыс. идут в учреждения среднего профессионального образования. Затем из учреждений СПО из этих 600 тыс. около 300 тыс. поступают в высшие учебные заведения.

— Сергей Сергеевич, вы сказали, что опубликуете списки школ и регионов, которые показывают необъективные результаты по ВПР. При этом данные по ЕГЭ вы закрываете, чтобы избежать сравнения школ и давления на них со стороны чиновников. Что гарантирует, что школы и, главное, учителя не пострадают от такого давления после того, как данные по ВПР будут опубликованы?

— Данные ЕГЭ — это прежде всего индивидуальные данные школьника, но в целом каждый регион свои результаты знает и с ними работает. Все прекрасно понимают: как только мы эти данные опубликуем, начнется гонка, будут необъективные результаты, вернется подтасовка, через все это мы уже проходили. Данные по ВПР показывают, какие школы необъективно провели оценочные процедуры. Я уверен, что это будет оздоравливать систему. Но определенный период мы должны пройти, и там, где принимаются некорректные решения, мы будем влиять на ситуацию.

— Что помещает школе корректировать результаты так, чтобы, избегая явных подтасовок, попадать в список середнячков и не привлекать внимание проверяющих?

— Важно, что мы публикуем не сами результаты ВПР, а итоги анализа, который покажет именно завышение результатов.

— А что остановит руководителя школы или муниципалитета от того, чтобы обвинить учителя, уволить его или даже закрыть слабую школу, чтобы избавиться от проблемы?

— Мы показываем в первую очередь родительскому сообществу, что в их проблемах виноват не ЕГЭ, как многие из них думали, пробелы в знаниях появляются гораздо раньше. Мы отвечаем за это, чтобы родители были уверены, что каждая школа соответствует требованиям, что везде уровень и качество обучения сопоставимый и достойный, что все дети находятся в равных условиях. Количество школ с необъективными результатами за год уменьшилось, и не во всех них уволили директоров. В прошлом году была одна республика, где все дети были отличниками. Я спросил регионального министра, что там за уникальные учителя и дети. Министр мне ответила, что все действительно так, все отличники. Тогда мы еще раз провели срез в этом регионе по таким же заданиям, оказалось, что все наоборот: отличные результаты показали единицы, а большая часть детей не справилась с заданиями. Собрали совещание с директорами, спросили их, зачем они это делают. Ответили: «Хотели показать руководству хорошие результаты». Больше этот министр не работает. Мы этому никак не способствовали, видимо, человек сам понял, что не справляется. Директоров школ никто не увольнял тоже. И в этом году в этом регионе нет аномальных результатов. К сожалению, есть еще где-то такая традиция, как раньше по старинке отчитывались за несобранный урожай, так теперь рапортуют о несуществующих знаниях. Выстраиваемая система оценки показывает, что сейчас никто не требует определенного «количества оценок с гектара». Мы смотрим на качество, на то, как школа и учитель выполняют свою работу. И это понимание, что не требуются небывалые достижения, нужна просто качественная оценка и дальнейшая работа с ней, постепенно приходит. В сегодняшних условиях школе даже выгодно сказать, что они где-то недорабатывают: придут и помогут.

— Кто придет и поможет?

— В регионах, в муниципалитетах есть методисты, работают институты повышения квалификации. На переподготовку учителей выделяются бюджетные средства. Сейчас вопрос в том, каким образом она организована. К сожалению, некоторые руководители муниципалитетов подходят к этому бездумно: есть государственное задание, выделены деньги, нужно их освоить, и на обучение отправляются педагоги без анализа, кому это действительно нужно, а кому нет, по принципу: четыре года не проходил переподготовку — иди. ВПР дает нам возможность представить детальный материал по каждому предмету, по каждому учителю. В этом году Россия приняла участие в международном исследовании педагогического корпуса TALIS. Оценку прошли почти 4 тыс. учителей и 200 директоров из 14 регионов. Результаты и PISA, и TALIS будут представлены в 2019 году. Мы работаем с этими данными, передаем их в регионы, чтобы они тоже видели и на повышение квалификации отправляли тех, кому это действительно нужно.

— Кто будет платить за переподготовку учителей?

— В регионах уже есть госзадание, сейчас его используют не совсем эффективно. Необходимо изменить подходы к повышению квалификации: работайте со слабыми, дайте им шанс. Ну а если сами педагоги этого не хотят, через год-два положительной динамики не видно, то тогда, конечно, нужно поднимать вопрос о соответствии квалификации учителя, потому что иначе страдают дети.

Родился 17 марта 1974 года в Москве. Окончил Московский государственный открытый педагогический университет по специальности «учитель математики и информатики» (1996), МГИМО по специальности «государственное и муниципальное управление со знанием иностранного языка» (2000).

С 1997 по 2002 год прошел путь от младшего научного сотрудника до заведующего лабораторией в Институте управления образованием Российской академии образования. С 2002 года работал в Министерстве образования РФ, был помощником главы Рособрнадзора. В 2008–2009 годах — директор Федерального центра тестирования. В 2009–2011 годах — глава Института управления образованием Российской академии образования. В апреле 2011 года возглавил департамент регионального развития Минобрнауки. С июля 2012 года — директор департамента управления программами и конкурсных процедур министерства. С 8 августа 2013 года — глава Рособрнадзора. Доктор педагогических наук (тема диссертации «Теория и практика организации профильного обучения в школах РФ»).

Федеральная служба по надзору в сфере образования и науки (Рособрнадзор) создана в ходе административной реформы 9 марта 2004 года. Получила контрольные и надзорные функции упраздненных Министерства образования и Министерства промышленности, науки и технологий. Находилась в ведении Министерства образования и науки, с 15 мая 2018 года подчиняется непосредственно правительству РФ. Сферой деятельности является аттестация выпускников 9-х и 11-х классов, организация проведения ЕГЭ, разработка контрольных измерительных материалов, лицензирование и аккредитация образовательных учреждений, рассмотрение вопросов присвоения ученых званий, создание диссертационных советов, признание иностранных дипломов. В 2017 году ведомство провело 504 контрольно-надзорных мероприятия. К подведомственным организациям относятся пять федеральных государственных бюджетных учреждений, в числе которых Федеральный институт педагогических измерений и Национальное аккредитационное агентство в сфере образования. Расходы бюджета на Рособрнадзор в 2018 году запланированы в размере 2 млрд руб.